Да провалилась бы ты к черту, дура, вместе с твоим проклятым отрядом! Я молча встаю и иду строиться. Меня поразила точность ощущения, но я почувствовал в то же время, что чего-то мне здесь не хватает. И в конце концов понял: не хватает столовой. Для меня затылок впереди стоящего связан с тошнотой именно через столовую.
- Безнадежные войны.
- Израиль (fb2) | КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно.
- Главное меню?
- знакомство с номерами Модиин-Маккабим-Реут.
- Главное меню.
Я и теперь не знаю, чем это объяснить, но никогда я в лагере не хотел есть. Более того, всякая еда мне была отвратительна, и четырежды в день постоянная моя мука обострялась до предела. Вот мы стоим в строю, я вижу затылок впереди стоящего, затем мы идем, я вижу затылок впереди идущего, много затылков впереди, но и сзади осталось еще достаточно лбов.
Кто-то подталкивает меня в спину, кто-то бьет прутом по ногам, "чего ты взъелся, это не я", "я-то при чем, я тя не трогаю Я все пытаюсь осмыслить этот факт, понять сегодня тогдашнее свое состояние, но ничего у меня не выходит, никакого обратного проникновения только одно прямое. Нет понимания отсюда туда, а есть лишь ощущение оттуда сюда.
Вот я беру влажную тряпку, тщательно стираю с доски все написанное, память моя пуста, чувств никаких. Я представляю себе большое помещение, столы и стулья, на столах тарелки с супом, ложки, вилки, хлеб. Вбегает шумная ватага мальчиков, они бегут, задевая стулья, толкая друг друга, они как это? Полная, добродушная вожатая снисходительно на них покрикивает. Рассаживаются и начинают торопливо есть. Суп, конечно, не тот, что дома, но тоже вполне съедобный, а набегаешься по лесу за день съешь не такой.
Ну вот, они едят и что тут плохого? Что можно придумать, чем напугать? Но вот я вижу не столовую вообще, не детей вообще, а себя, того, в том именно лагере.
Дока. Инженер ваших душ."
Я еще иду в строю, но слышу уже приближающийся запах и чувствую, как к горлу подступают спазмы. Это пахнет еда, приготовленная для многих. Что у меня осталось от лагеря, так это четкое убеждение, что еда для трехсот пахнет иначе, чем еда для троих, даже если она состоит из тех же самых продуктов.
Тут неизбежен диалектический скачок, суп для трехсот это не суп, а пойло, он и пахнет, как пойло, ничего не поделаешь. Но вот что любопытно: в общественных столовых, там, где еду покупают за деньги, я вовсе не чувствовал этого запаха, никакого не испытывал отвращения. Может, это оттого, что там много супов, здесь же один на всех? Но еще вероятней, что дело вообще не в самой еде. Запах столовой это символ моего одиночества, образ моей беззащитности. Я сажусь вместе со всеми, я начинаю есть, борюсь с тошнотой. Тарелка большая, до конца далеко.
Радостный взгляд Самойлова пересекает разделяющее нас расстояние, веселый хлебный шарик летит по направлению этого взгляда и ловко шлепается в мою тарелку. Так, это начало. Теперь я просто обязан скатать такой же и бросить в Самойлова, но ничего хорошего это мне не сулит.
Во-первых, я промажу и попаду в сидящего рядом Рогова, и Рогов мне этого не забудет. Во-вторых, Самойлов кидает легко и тихо, я же кидаю суетливо и шумно, раскачиваясь всем корпусом и размахивая руками. Это значит, что его вожатая не заметит, а мне сделает строгое внушение, к восторгу и ликованию двадцати наблюдателей. Но самое главное: мне вовсе не хочется кидать, а Самойлову хочется. Для меня это утомительная необходимость, а для него веселое развлечение, для меня повинность и потеря времени, для него жизнь и удовольствие.
Так мы перекидываемся некоторое время, и ему становится все веселей, а мне становится все тоскливей; меня выматывает эта тупая работа, я смертельно устал, я кидаю только из самолюбия, а потом уже и совсем ни от чего, просто так, по инерции. Я уже не целюсь, кидаю наугад попадаю то в одного, то в другого, и все демонстративно и шумно возмущаются и наперебой обещают мне всякие радости.
Моя тарелка полна уже хлебных шариков, серых липких шариков с отпечатками пальцев Самойлова. Мельком, в одно касание, я пробегаю взглядом лица моих соседей, робко ища сочувствия нет его на этих лицах. Радость, любопытство, равнодушие Впрочем, мне некогда теперь рассматривать, я не могу позволить себе такую роскошь, я смотрю прямо перед собой и шевелю ложкой в мерзкой своей тарелке, которая совсем уже перестала быть моей да и была ли?
Вход в систему
Зильбер, ты опять не ешь! Ну, что же это такое! Ты не заболел? Посмотри, ты весь красный! Нет, лоб холодный. Ну, что же мне с тобой делать? Так же нельзя, не может же человек без еды, неужели совсем не хочется? Ну, что ты мотаешь головой, скажи что-нибудь. Ты что, не хочешь со мной разговаривать?..
Николай Иваныч! Николай Иваныч!.. Ну вот, этого мне и нехватало! Николай Иваныч, подойдите, пожалуйста! Да, на минутку!
Николай Иваныч, вот тут у меня мальчик один Та-ак, теперь уже не трое соседей по столу, не шестой отряд в полном составе теперь уже вся столовая, весь лагерь с вожатыми, председателями, звеньевыми и рядовыми членами, весь лагерь оторвался от пойла и хлёбова и смотрит в мою сторону, ожидая от меня последней непоправимой глупости.
И я эту глупость делаю.
- знакомства для немых Модиин-Илит.
- серьёзные знакомства Раанана.
- ;
- Рахат знакомства по телефону.
- знакомства с мамами одиночками Герцлия;
Звонко всхлипнув, я вскакиваю из-за стола и бегу к выходу. Я бегу, закрыв лицо согнутой в локте рукой, наверное это очень смешное зрелище, в узкую щелочку видны только крашеные половицы да ножки стульев, кто-то подставляет мне ножку не стула, свою, но я не падаю удивительное везение и пулей вылетаю в открытую дверь.
Я бегу через всю территорию лагеря, трясутся по сторонам выцветшие фанерные щиты с лозунгами и стихами, розовые пионеры и пионерки с зубной пастой на месте зубов отдают мне свой вечный фанерный салют, я бегу мимо них, куда глаза глядят, так мне, по крайней мере, кажется, хотя на самом-то деле путь мой лежит все к тому же, ставшему уже привычным, корпусу, к палате шестого отряда, к чужой и холодной моей койке с колючим одеялом и жесткой подушкой Но и это еще не конец.
Израиль (fb2)
Нет предела моему унижению, нет предела Сзади я слышу приближающийся топот, несколько человек меня догоняют, вожатая послала за мной лучших бегунов, и среди них, конечно же, Самойлов Они перебегают мне дорогу, хватают за руки, держат цепкими, бесчувственными пальцами. Все молчат, только Самойлов широко улыбается: Ку-у-да, ку-у-да! Назад, наза-а-д! Дальше все как по нотам.
Израиль (fb2)
Я сопротивляюсь, меня волокут, усмиряют, бьют, легонько, без злобы, но с удовольствием это не драка, это мероприятие, они при исполнении, у них приказ Уже возле самой столовой идущая нам навстречу Вера освобождает меня, извивающегося, трясущегося, мычащего, залитого слезами, соплями, слюной и, обняв за плечи, уводит в вожатскую поить компотом и говорить по душам Мне кажется, что, в отличие от хаоса и произвола мира детей, здесь царят спокойствие, порядок, равновесие. Конечно, это не обыкновенные взрослые, детская стихия со всех сторон омывает и лижет этот островок здравого смысла, но она все же никогда не захлестывает его с головой.
Пионеры забегают сюда только по необходимости, нормальным детям здесь делать нечего. Вот Лариса Архипова, редактор стенгазеты, брызжет зубной щеткой на голубеющий на глазах ватманский лист. Зильбер, говорит Лариса, напиши заметку, у меня место пустое остается. Про что? Про что-нибудь, про что сам захочешь. Ну, про что, например? Ну, что ты пристал, про что, про что, если б я знала, так сама бы написала!.. Ну, напиши, как вы на реку ходили. На реку? Я беру карандаш, сажусь за стол и уверенно пишу на листке из тетради:.
Утром, сразу после завтрака, вожатая Вера сообщила нам Я остался стоять на месте. Человек восемь вышли вперед, и выйди я тоже, большого позора бы не было. Но на этот раз я остался. Я просто больше не мог. Каждый раз повторялась та же история: "кто не умеет? На этот раз словно какой-то скрытый механизм сработал внутри меня возможно, это было интуитивное чувство ритма.
Пока мы все "умеющие плавать" отдельным строем спускались к реке, пока шли оживленные споры, что быстрее, кроль или саженки, я лихорадочно обдумывал способ избежать очередного позора. Слово "Господи" не было в моем лексиконе, я говорил вместо этого "хоть бы". Хоть бы!